- Я не хотел бы причинять больших несчастий, чем те, причиной которых уже стал. Обещаю.
Дождавшись ответа, торговка выкладывает на столик маленькое медное зеркальце с янтарной подвеской. Одна сторона начищена до блеска, на другой замысловатый рисунок из морских волн. Зеркальце приятно стукает опускаясь.
- У каждой монеты две стороны, но есть монеты, у которых их четыре, – задняя стенка зеркальца со щелчком отходит, открывая нишу со скрытым в нем маленьким гребнем. Безделушка первый раз попав в руки Мэрмэр, позабавила её безмерно. Мысль об украшениях с тайниками запала хозяйке в душу. – Я немного вас обманула, сказав, что я не знала достопочтимого ан-Нури. Правда свидетельниц а, никто меня покойному царедворцу не предоставлял. Но ваши матери любят ходить на рынок. Я их вспомнила…     
  - Советуете остановить выбор на них? - Джуиджи взял ожерелье из красной яшмы.
Кто с яшмой спутает простые камни,
Не отличает преданность от лести, –
Те, знаю я, завистливы и грубы,
И помыслы мои им непонятны.
- Но тот, кто в камне под ногами
Видит ценность,
Достойную корунда иль алтына,
Тот мудр непременно,
Я того желаю звать
Любимым братом и надежным другом, - Легко и спокойно она продолжила песнь. Тех строчек она никогда не слышала, но треть её книг была записана прямой и обратной рифмой. Да и некоторые письма требовалось составлять только так.   
  - Мне нравится это.
- Советую поговорить с каждой в отдельности и как опекуну их чести и рачительному хозяину  узнать их мысли и чаянья. Это подарить старшей. – Она берет красную яшму из рук и всю кучку, из которой было взято украшение, ссыпает в пропахший травами мешочек, - Эти разделить между младшими, - в другой мешочек складываются россыпью серьги с бирюзой, несколько брошей и крупных камей. – Бусами одарить наложниц, а колечками рабынь. А это зеркальце приобрести себе, ибо нет лучшего советчика, чем тот, кто отражается в нем. – Ловко пойманный солнечный лучик, отскочив, путается в желтых нитках горючего камня. – Цена вашей покупки будет шестьдесят золотых монет да половина веса кинжала в золоте. А цену моего совета вы назначите сами. Женщина собрав мешочки выпрямляется и с приятной улыбкой смотрит на покупателя.

- У меня куда меньше. Не рассчитывал на столичную дороговизну. Ну, так прикажите взвесить кинжал.
- Предложите свою цену, -  глаза загорелись, улыбка из приятной стала предвкушающей. Машхади уличала себя только в одно грехе, она страсть любила торговаться. Она могла купить яблоко у мальчишки-лоточника за гнутый грошик, и отдать ему сверху полновесный золотой, если торг был долог и шумен. Споря по поводу достоинств и недостатков выбранной вещи, она забывала и о собственных страхах и о своем происхождении.
Мэрмэр опять отходит и возвращается уже с учетной книгой и весами.
Мужчина кидает ей кошель:
- Вечером я пришлю к вам слугу, он заберет остальное… Ах, да. Ваш совет бесценен, но никаким даром мне вас не удивить, - Джуиджи тяжело закашлялся. Женщина презрительно кривит губы. Ну вот, Мэрмэр, дожила! С тобой расплачиваются как с дешевой рабыней из хабарата. Грошик в ноги и пощечину за улыбку. Но кровь, которая осталась на тыльной стороне руки закашлявшегося мужчины, остужает её.
- Сидите, я сейчас. – Женщина метнулась к проходу вглубь дома, - Ей кто-нибудь! Кипятка быстро! Зулейка! – Мэрмэр кидается к шкатулкам и мешочкам. Бутылочки, склянки, коробочки, надрывно звякая, летят на пол. Наконец-то, что искала взволнованная хозяйка найдено:  - Кипятка, дети иблиса! Потерпите я сейчас. Не дергайтесь! – Машхади толкает мужчину в грудь, принуждая лечь. – Ну и где вы смогли подцепить такой недуг. Лежите! На вас дом, семья. – Мэрмэр аккуратно начинает втирать в виски горчичное масло. Она знала, что из рудников в мир приходят не только камни. Местные лекари называли такую болезнь сухоткой. Обычно она приключалась от голода и переутомления. Но у молодого богато одетого мужчины такого быть просто не могло. Вбежавшая служанка щедро льет кипяток в подставленную миску. Мэрмэр высыпает туда же порошок из листьев и корней. – Пейте, сейчас Бэкбэк придет, я вам меда дам с собой - свежего. Не брежете вы себя, вы решили сегодня умереть? – несмотря на жестоки слова, в голосе - нежность. Женщина отвлекается на служанку: – Зулейка, свободна, придет Бэкбэк, путь идет сразу в лавку! Девушка кланяется, шмыгает в приоткрытую дверь.
- Пейте, а потом полежите, я вас в таком виде некуда не пущу!     

- Нет-нет! Я здоров, вы ошибаетесь. Я вам признателен за заботу, но пойду… Дом и семья, вы правы…
- Я вас никуда не отпущу! – За каждым словом чудится стальной клинок. Но, вместо того чтобы бросится, женщина склоняется в низком поклоне. – Покорнейше прошу, обождите чуток. Моё сердце разорвется, если окажется, что я пренебрегла своим долгом хорошей хозяйки и выпустила гостя на улицу, не позаботившись о его здоровье, - в голосе мурлычет тысяча кошек. Женщина берет гостя за руку и начинает стирать кровь. – Несчастная Мэрмэр не может позволить, чтоб гость ушел от неё грустен или сердит, – женщина качает головой, - Если вы действительно здоровы, то в ближайшие десять минут с вами ничего не случится. – Машхади уговаривает, массируя большим пальцем тыльную сторону руки. Чтобы в стать на равных с любым мужчиной совершенно не обязательно быть самой сильной или самой свирепой. Чтобы быть действительно равной надо иногда быть слабой, ранимой, ветряной, как весенний ручеёк. Она в своих путешествиях встречала женщин степнячек, загорелых дочерна, бьющихся на копьях и мечах, в седле и стоя на земле. Рыхлая как пуховая перина, мягкая как персик Мэрмэр пользовалась у мужчин большим уважением. Женщина должна быть женщиной. А убить десяток воинов можно и не перерезая им глотки, а вот сделать так чтоб эти мужчины пошли за тобой, это настоящая сила. Вода, как известно, хорошо сглаживает острые углы.   
– Это отвар мяты и душицы. О! Не бойтесь, он просто снимет кашель. Риторы используют его, чтобы смягчить голос! – Чашка с отваром пододвигается вплотную к краю столика. Гость должен выпить. Иссоп уже смешавшийся с воздухом лавки отгонит от неё любой недуг, но господину Джуиджи как бы, он был не вежлив, она зла не желала.
- Ой! Матушка?! – Испуганный голос базарного мальчишки, появившегося в дверях с двумя горшками,  заставляет Мэрмэр вздрогнуть.
- Бэкбэк! – Машхади не одобрительно оглядывает своего подопечного. Мальчик спохватывается и поспешно кланяется сначала, хозяйке дома, а потом её гостю.  Мэрмэр одобрительно кивает:
- Ты принес мед. Давай сюда! – Только сейчас Машхади размыкает руки, - Там, на полке остался пустой горшок, принеси его и ложку.
Женщина поворачивается к Джуиджи:
- Господин Джуиджи, это первый мед с северных гор. Не побрезгуйте скромным даром. – С первого горшка снимется тряпица, а потом восковая крышка и в комнату вырывается запах южных индийских лесов. – Ой, простите не тот! Это ж надо так проколоться, надеюсь, гость не знает, что это за запах! – горшок поспешно закрывается и закутывается, вместо него на стол водружается другой. Из-под открытой крышки выходит душистый солнечный запах первоцветов. Бэкбэк уже стоит, жадно всматриваясь в янтарную желтизну, вытягивая на руках маленький, пестро раскрашенный горшочек и ложку. Сластена! В доме деда, небось, наелся до отвала, но все равно хочет ещё. Женщина, нахально подмигнув маленькому лакомке, ложкой переносит благоухающий дар трудолюбивых насекомых из одной емкости в другую.
- Пусть священный огонь хранит ваше здоровье, а души предков ваш покой. Я буду ждать вашего слугу для окончательного расчета. – Женщина поднимается, освобождая Джуиджи от своего близкого присутствия, кланяется, протягивая горшочек. – Мир вам!

  - Удивительная у вас ювелирная лавка, госпожа Машхади. Что ни самоцвет – то история…
Кошмаров захотелось, господин? Не у всех историй хороший конец! Машхади поочередно касается сомкнутой ладонью то щеки, то приветливо растянутых губ, будто стараясь скрыть польщенную улыбку. Замирает, опуская глаза, делая вид, что внимательно прислушивается к словам. Бэкбэк кланяется, но в середине поклона немножко неловко дергается, потом меняет чай. Умничка, тебе за не правильный горшок ещё влетит.     
-Но главное сокровище вашей лавки – Это вы, госпожа Машхади…
Купи, а потом любуйся! Мэрмэр захотелось выкрикнуть это пожелание рыбных торговок. Себя она красавицей не считала, и все попытки родных доказать её привлекательность воспринимались превратно. А вот лавка и две шахты и дом в Машхаде имели определенную цену, потому у базара было не официальное соревнование: «пристроить матушку или почему бы не я?» За все время, что она держала лавку только двое осмелились спросить «почему»… остальные летели или катились выметенные из лавки поганой метлой. Женщина делает знак от сглаза.
- Истинное богатство - это гости переступающие мой порог!
- А что было в первом горшке? Тот аромат просто пленил меня. Он тоже для лечения путников, заглядывающих под ваш кров?
Шайтан, зачатый одноглазым иблисом в безлунную ночь. Заметил! Женщина  закатывает глаза, а потом немного краснеет:
- О, это лекарство для особых случаев. Молись чаще, чтоб твой таким не стал. Это мед для моих питомцев, я им лечу… Угу все лечу, в основном наглость и любопытство. Чайная ложка от матушки Мэрмэр и ты сватаешься к поганой куче. Если успеешь добежать. … разные их недуги.
Женщина делает не определенный знак рукой: – Хотите с ними познакомится? Двухсмысленно. ... С моими питомцами. Солнце тянется к дневной трапезе, позволите вас угостить обедом? Не сочтите за наглость, если вы торопитесь, - женщина двигает так небрежно брошенный ей кошель, - возможно в другой раз?   

Женщина благодарно кланяется и целует рукав халата гостя: - Радостью одарил меня вечный огонь! Прошу следовать за мной.
Тысяча правил, которые она соблюдала, иногда тяготили её. Старые законы, пожелания, суеверия – превращали жизнь в марионеточный театр, а её почтенную суфийку в уличного дервиша. Но чаще эти правила спасали ей жизнь и помогали выйти с честью из любого щекотливого положения. Вот и теперь: гость, взятый под опеку по состоянию здоровья, должен быть накормлен, а проливший кровь ещё и напоен. Выполнение желаний гостя – радость. Старые ещё кочевые законы, тянущие свой след с тех времен, когда её предки выпасали скот на дальних северных предгорьях. Пересекший порог дома гость, враг он или друг значения не имеет. Эта маленькая игра позволяла пустить пыл в глаза тех, кто считал, что женщина не может одна содержать такую большую лавку. Благонравная правильная Мэрмэр была приятна базарным старожилам, на то, что вдова пускает в свой дом чужих мужчин, люди закрывали глаза. 
- Бэкбэк, проследи, – жест, крывшийся за простым поправлением сережки, сказал мальчику больше чем звуки голоса хозяйки.
Узкий коридор, отделяющий лавку от внутреннего двора, Машхади прошла перед мужчиной, потом, остановившись, дернула дверь и с поклоном пропустила Джуиджи вперед:
- Сюда, господин.
Жара уже полностью вступила в свои права. Ветви смоковниц в этот час были увешаны мокрой тканью, в курильницах стоящих по углам большого ковра сгорало масло фенхеля. На самом ковре уже было все готово: манты, нут, овощи, и к этому кувшин холодного финикового кваса, в темной, вываренной в трех водах, посуде, с янтарными капельками, застывшими у горлышка. Второй завтрак готовый к тому чтобы им наслаждался мудрый дегустатор. Каша, стоящая на ковре, вряд ли должна была понравиться столь гордому мужчине, но Мэрмэр мясо ела редко, особенно стараясь не осквернять себя пищей воинов перед дневным часом. Вежливо ли будет спросить о мясе? Вездесущие кошки в этот час гуляли по своим кошачьим делам, лишь Манн Уль да пара её товарок остались сторожить принесенный обед, то ли ожидая подношений от хозяйки, то ли карауля пичуг, что могут по глупости прельстится на рассыпанную крупу. 
Женщина провожает гостя до ковра, усаживает на почетное гостевое место, сев рядом выдает положенную фразу:
- Не побрезгуйте угощением, пусть пища этого дома будет вам в радость, - протянутые в перед руки, становятся сигналам для служанки с душистой водой и полотенцем, - Я, к сожалению, не знала, что вы сегодня посетите мой кров, потому это стол к которому я привыкла. Возможно что-нибудь ещё мои служанки могут вам принести, чтоб сделать трапезу более достойной вашего вкуса?     

Мужчина протягивает руку к привставшей кошке: 
- Это и есть ваши питомцы, госпожа Машхади?
- Нет, эта конкретно соседская, - у Мэрмэр язык не когда не повернется сказать, что кошка принадлежит ей. Скорей уж у них взаимовыгодное сотрудничество. Она её кормит, кошка охраняют её и лавку. Так же как сорок её товарок ошивающихся в ожидании кормежки по всей территории дома, - Ман Уль, - дальше идет сложный звук, больше похожий на скрип чем на привычное уху кис-кис, - её тётка.
На звук с верхних ветвей соскальзывает пушистая пятнистая кошка, излучая наглость и самодовольство, усаживается напротив хозяйки. Машхади моет в протянутой служанкой чаше руки, кошка облизывает лапы. Обе игнорируют друг друга, при этом двигаются почти зеркально. Мэрмэр с поклоном передает чащу  гостю, кошка тоже тянется понюхать, но резкий запах заставляет её чихнуть и отпрянуть. Женщина ждет, когда гость вытрет руки, потом ему с поклоном передается кусок постной лепешки.
  - Я  с удовольствием разделю вашу трапезу такой, какая она есть, - легко качнул головой мужчина.
- Пусть хранит нас вечный огонь, - женщина первой по праву хозяйки кидает часть лепешки в огонь, остальное съедает. Дальше Мэрмэр замолкает, отдавая должное еде. Немного сладкое распаренное зерно тщательно и медленно пережевывается, кюзбара по листочку отправляется в рот, когда остаются только манты, женщина вопросительно смотрит на собеседника.
- Всё ли гостю по вкусу? Достаточно ли соли? – Ман Уль за время, что хозяйка ест, уже успевает свернуться клубком, но голос Мэрмэр заставляет её встрепенутся, внимательные уши и желтые глаза поворачиваются к гостю.

- У вас спокойно, госпожа Машхади.
Женщина смущенно улыбается:
- Только в этот час. Фраваши! Тишина угнетает, но иногда бывает благодатна. В час обеда мудрые мужи советуют соединять трапезу с тихой музыкой, а раньше и вовсе обойтись без шума. Я проверяю, сколько истины в этом высказывание, пока ничего путного сказать не могу, - Мэрмэр пожимает плечами. Пойманный пельмень уходит в вишневый ротик. Пятнистая кошка, обернувшись в сторону гостя, издает ноющий недовольный звук. Потом зайдя Джуиджи за спину, лапой придавливает серого кота. – М-м-м? Ах, ну да! Моя маленькая ревнивица. – В голосе хозяйки нежность смешивается с гордостью.     
  - Я видел, что в некоторых храмах кошек используют в качестве сторожевых животных… Эти животные чуют опасность и дурных людей своим девятым кошачьим чувством…
- Не знаю на счет дурных людей, но полуденную трапезу они учуют даже за два дневных перехода. Когда соберется весь прайд, проверим тебя на намерения, а пока можешь кушать. Особенно если им перепадает птичье мясо как сегодня. Вон Ман Уль как вертится! Чует вертихвостка. – Медлительную пушистую кошку кто-нибудь незнакомый вряд ли назвал взволнованной, но не Мэрмэр. Нетерпение пряталось в каждой шерстинке, в каждом повороте уха. А представление с умыванием на человеческий язык можно было бы перевести: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю…» Машхади догадывалась, какое светопреставление начнется, когда она встанет из-за стола.
– Вам не имеет смысла опасаться моих кошек, ибо моё желание ответить на ваши вопросы, - хозяйка отдает должное виноградным конвертикам, - так же как вы ответили на мои.       

  - О! У меня не было в мыслях задавать вам вопросы... – бровки взлетают вверх, жемчужные зубки прикусывают ноготь большого пальца. А что это было? Не вопросы? - Ваши мысли, ваши тайны, ваши поступки, ваша жизнь неприкосновенны для меня. Кто я, чтобы задавать вопросы?
- Тот ищет истину! -  женщина фыркает, - или вы решили что, получив пару ответов, нужно остановиться? Боитесь, что получите их все? –Мэрмэр откланяется, чтоб налить себе финикового кваса, - я вас разочарую, все ответы известны только Благому Духу. Он один знает меру нашему любопытству, - пиала подносится к губам. Долгий глоток обжигает небо, перехватывает дыхание, едкие пузырьки щиплют пищевод, женщина невольно щурит глаза. – И хватить боятся моих кошек, господин Джуиджи, они вас не съедят целиком, у них для этого маленькие пасти, - пиала напротив гостя наполняется пенистым напитком, - живете с покойником в сердце и думаете, что вас погубят чужие кошки? -  женщина смеется, прикрывшись рукавом, звонкий смех, отскакивает от стен тихого дворика, и как бычий пузырь из-под ног уличных мальчишек. Отсмеявшись Мэрмэр, откусывает бок моченому яблочку.
– О! я не хотела вас оскорбить, но вы, же сами мне об этом м-м-м «сказали», - Машхади откидывается на подушки, - Не стоит хмуриться, господин. Это ничего не изменит, - черенок от яблока вертится в ловких руках, на забаву наблюдающим охраницам, - А насчет неприкосновенного: мысли мои просты, ибо Благой Дух не дал женщинам души, тайны мои ужасны, ибо это тайны скрыты от мужского взора, мои помыслы и поступки принадлежат моему дому,  а моя жизнь достанется любому, у кого достанет силы взять её, и я знаю, сколько она стоит до последнего медного грошика. Так что ваши вопросы не смогут меня оскорбить, – в голосе вместо самодовольства – грусть, женщина с призрением кривит губы, - только, если вы их не зададите, вы оскорбите меня, - огрызок улетает куда-то за спину, на потеху возникших из неоткуда кошек.

  - Вы хотите вопросов? Хорошо. 
Машхади кивнула, чтоб поощрить гостя, а потом смочила губы в янтарной пенистой жидкости, стремясь опять почувствовать оглушающую волну пузырьков на небе. Ещё два-три дня и квас зароют в землю, оставив его томиться целый год в пузатых амфорах, чтоб потом он, как бабочка из кокона, воскрес, превратившись в горькую жгучую финиковую водку. Потом водку перегонят для основы духов и протираний, а амфоры выставят сушиться, чтоб глиняные бока опять напитались благословенным и проклинаемым суфийским солнцем.   
  - Мне жаль, что мою привычку быть вежливыми с котами ваших соседей, вы расценили как страх, - мужчина натянуто рассмеялся. Действительно, жаль, что моих кошек вы обходите лаской. Женщина хмыкает на замечание о кошках, а потом, подняв вверх руку, делает жест, как будто что-то выдавливает-выдергивает двумя пальцами, заметив вопрошающий взгляд служанки, резко дергает себя за мочку уха. 
- Вы решили взять лавку в свои руки из-за гордости или нужды?
Дождавшись искомого вопроса, Мэрмэр сначала теряется, потому что первое, что хочется выпалить не стоит говорить даже самой себе вслух. Мести! Заставить в восемнадцать лет считаться с собой две уважаемые семьи, что может быть слаще? Но мудрость, как известно, приходит с опытом.
- Меня перенесли через порог дома моего мужа, когда мне только исполнилось тринадцать. По разуменью Благого Духа я стала у мужа единственной женой, ибо не  за долго до моего восемнадцатилетия муж покинул меня, оставив трех мальчишек от своих наложниц, несколько шахт и эти скорбные одежды. – Черная тонкая безумно дорогая ткань, вышитая черным же стеклярусом от взмаха руки поднимается и опускается. Если сказать об этом быстро и с шуткой не будет так больно. Ещё одна мудрость. – Единственное что толкнуло меня взять лавку в свои руки  - это горе, я любила своего мужа… пока он им был, незачем тебе знать насколько коварны, бывают отвергнутые жены. Это должно приходить только с опытом.     
Мужчина,  погладив серого кота по выгнутой спинке, тронул лоб задиристой пестрой «ревнивицы». Манн Уль как молодой бычок утыкается в протянутую к ней руку, и, как только гость перестает гладить и чесать, нежно впивается острыми зубками в кисть, намека на  продолжение ласки.
- Ещё! Вы ей понравились.
Служанка  подходит с кальяном, испускающим аромат полыни, и ставит его между хозяйкой дома и её гостем. Окрашенное стекло и тонкая чеканка, наполнившись дымом, превращают кальян из простого украшения в лампу пустынного дева, кажется, тронешь и, вместе с паром из недр, появится джин, готовый исполнить три твоих желания в обмен на жизнь первенца.  Мэрмэр протягивает мундштук гостю и сама вдыхает ароматный пар и, подражая мифическим загробным тварям и кочевникам, вдыхает из носа две струи дыма.   
  - Что сделало вас такой необычной женщиной для Суфы? Вы не простая торговка, так что не обманывайте ни меня, ни себя. Чтобы презреть слова толпы, нужна очень веская причина, госпожа Машхади. Что перевернуло вашу размеренную жизнь... 
- Жизнь? Какую? Где? Огонь свидетель: жизнь это то, что живешь. Один из самых страшных грехов, - женщина подмигивает, - тщеславие, я из семьи торговцев шерстью, я родилась тщеславной, шумной и дикой. Камни укротили меня, книги дали силу, горе - мудрость, а смерть даст покой. Для Суфы я самая обычная женщина, такая сидит в углу и вяжет теплую безрукавку или метет двор, держа в безусловном повиновении целые кланы. Я всего лишь молода, - Машхади пожимает плечами, -  Знаете, что говорят на базаре? – женщина тянется к собеседнику, останавливается в ладони от уха и тихим свистящим шепотом выдает, - Матушка Мэрмэр поменяла посмертие на тайну горных дэвов и теперь ювелирную лавку сторожат иблисы. – Машхади клацает зубами. И взглянув на изменившееся лицо путешественника, начинает заразительно смеяться. Потом вдыхает порцию кальянного дыма.

Отредактировано Мэрмэр Машхади (2011-01-15 11:44:07)