Первые дни после возвращения в Суфу. До болезни.

  Оглушен. Иначе и не мог сказать о своем состоянии Джиуджи Серайя, получивший в чужих краях почетное прозвище аль-Суфи. Впервые услышав это имя, он только повел плечами, не согласный с тем, что в стенах родного города приобрел какие-то знания. Увы, те их крохи, слишком оборванные, как наряд странствующего философа, и слишком чуждые обыденной жизни, словно белый шелковый наряд изнеженного наложника. Джиуджи считал, что не имеет права называть себя ученым. Сегодня он словно дикарь, обряженный в добротные одежды знатного суфийца, темно-синий кафтан с широкими рукавами, вышел на улицы. Джиуджи чувствовал себя горным варваром или жителем песчаных степей, тех самых, по которым кочевал вместе с мудрым наставником и ласковым приемным отцом ан-Нури. Он взирал на цветные башни из глубины площадей, на переплетенные, словно пестрые нити в затейливом узоре ковра – сверху, из одной из этих самых башен. В Суфе было легко заблудится, особенно тому, кто прежде проводил все дни. склоненным над письменным столиком. Отшлифованные до зеркального блеска стены зданий в центре города и шершавые глинобитные заборы на окраинах – одинаково теснили ему грудь, грозили сомкнуться над ним. И даже небо казалось ему покрытым тонким слоем пыли – не шафранового песка.
  Мужчина закрывал глаза, представляя, как из искрящейся черноты перед веками вырастают рыжеватые просторы песчаного нагорья. Но сознание нельзя было так легко обмануть. Ему предстояло узнать, что значит быть богачом, имеющим роскошную усадьбу и престарелый гарем. Вначале придется притворяться, изучать повадки почтенных суфийцев и обезьянничать, что уличный артист, но Джиуджи во всем был прилежным и толковым учеником.
Открыв глаза, он понял, что ноги привели его к одной из любимых лавок ан-Нури. Он с любопытством наклонился, чтобы рассмотреть безделушки, что были нанизаны на веревки у входа: гладкие кости, глиняные бусины и даже колокольчики, которые немедленно сообщили о незадачливом посетителе. Резкие звуки заставили Джиуджи смешаться. Вместо того, чтобы пройти внутрь или скрыться, он остался на пороге, ловя загрубевшими, но не утратившими природного изящества пальцами заливистые колокольчики, чем вызвал еще больший переполох.
  - Честью клянусь, не нужно сажать на цепь собаку или сварливую каргу-старуху, - засмеялся он, завидев продавца за прилавком. – Вот как, оказывается, обычные бусы могут спасти и оградить красавицу от воров. А я-то не мог понять, что имеет в виду бродяга-дервиш.
  Теперь у него не оставалось другого выбора, как войти. Сделав лишь шаг от шумной преграды, Джиуджи остановился снова. Если бы здесь, в пыльной Суфе небеса почернели бы и разверзлись дождем, он бы удивился меньше. В лавке на видном месте сидела женщина, которая листала ученую книгу и что-то из нее выписывала. Судя по всему именно она и принимала покупателей. "Всего десять лет прошло, а как поменялись столичные нравы!"
  - Ясного дня, госпожа, - молодой мужчина забыл даже о том, как принято здороваться на его родине. – Простите, госпожа, я не хотел нарушать ваше уединение. Ошибся. Прежде здесь была ювелирная лавка…

Под пристальным взглядом женщины Джиуджи немного собрался, выпрямился, заложил пальцы за широкий пояс. Собственно, именно это: вежливое любопытство и и пристальное внимание — были ему знакомы, поэтому Джиуджи знал, как себя вести. Он переступил с ноги на ногу, легко, будто в танце, но уверенно. Туземцы и женщины, что дети, интуитивно угадывают силу или слабость в незнакомом человеке по его жестам, походке, тембру голоса. Почему бы и с этой женщиной не вести себя раскованно, уверенно, властно. Стараясь не смотреть прямо на нее, ибо это было бы нарушением приличий, он сделал шаг навстречу. Он наедине с чужой женщиной, но так распорядились звезды, тем более, он не принес с собой дурных мыслей, значит, нечего опасаться. Джиуджи отчаянно не хотел попасть впросак в первые же дни в Суфе, где он чувствовал себя неотесанным провинциалом.
  - Самая хорошая ювелирная лавка? - эхом повторил он за той, что держалась с достоинством пантеры. Черные одежды и медлительные движения, медлительные вовсе не из-за привычки, а оттого, что не было причины торопиться. Джиуджи видел этих диких кошек, чья черная шерсть отливала серебром, и знал, насколько они быстры, но как любят вальяжно потягиваться, вводя в заблуждение всех и вся.
- Меня привело... - Джиуджи осекся, когда женщина наконец собрала письменные принадлежности и поднялась с места. Таких высоких он не встречал, да и вообще Джиуджи встречал мало женщин. Пока был юн и беден, ему оставалось лишь мечтать о том, что пола длинного одеяния встречной женщины случайно отвернется, открывая узкую стопу. Когда вошел в возраст, покровитель почти полностью отлучил его от женского общества, а в путешествиях - какие женщины, редкий силуэт на фоне песка и или шатра кочевника будоражил его воображение. Суфа же оказалась поистине городом женщин - вначале его шумный гарем, над которым управляющий за время отсутствия господина почти полностью утратил власть. Затем, торгующая в лавке женщина, не торговка с базара, а почтенная госпожа.
- Вы не подскажете путешественнику, каким подаркам обрадуется свора взбесившихся собак цветник моей души? В количестве... О, пустынный ифрит, я даже не запомнил сколько их всего в гареме, придется взять с запасом. Из странствий я привез ароматные масла, но знаю, блеск золота обрадует их сердца... - он невольно улыбнулся, так как напустить на себя суровость не удалось. - Что же найдется в лучшей лавке Суфы? А хозяин остался прежним? - Джиуджи коснулся рукою груди, где под тканью скрывался перстень, давным-давно подаренный ему ан-Нури. - Мой отец был здесь частым покупателем. Много лет назад.

Джиуджи остолбенел от колких слов женщины, сказанных, конечно же, с должным уважением, но... Он почувствовал себя так, словно в первый раз взял в руки розу. Бутон-то нежен, а на стеблях шипы.
  - Мною... - мужчина моргнул и на мгновение пересекся с внимательным взглядом женщины. - Нет, не до сотворения мира, госпожа... Машхади. Я не бессмертный дух, а обычный человек, которому и десяток лет — много. Не говорить же ей, что после смерти наставника мир действительно потух для меня и лишь недавно возродился.
  Взгляд сам потянулся за бесспорно красивыми руками женщины, пусть пальцы и были перепачканы в чернилах, но для бывшего писца и не было лучшей рекомендации, когда она тронула длинные серьги, на которых вспыхнула бликом бирюза.
  - Насчет подарка, если сиятельный господин примет мои размышления… В Суфе сейчас много хорошей бирюзы. Новый караван привез вполне чистые гранаты, ну и конечно китайская яшма и жадеит. Если вы мне скажете свое имя или имя вашего отца, пусть огонь никогда не угаснет над ним, то я могу поднять старые записи и на основе их подобрать вашему хм цветнику красивые камни…
  Это предложение заставило Джиуджи облегченно выдохнуть. Правда, он попытался, скрыть свою радость, ответил лишь спустя четыре биения сердца, но голос все равно дрогнул и про почтительную формулировку, следующую за именем умершего, позабыл.
  - Имя моего отца... Олмэзд ан-Нури, он был царским советником и следуя приказу великого царя Салара более десяти лет назад покинул столицу.
  Джиуджи не стал еще больше подчеркивать свою ошибку, поправляясь. Он склонил голову к плечу, рассматривая браслеты женщины и тщательнее обдумывая предложение, поднять старые записи. Сколько же нового он сможет узнать о своем покровителе, и понравится ему то, что он узнает, не очернит ли это светлую память. Ведь записанные слова, что обоюдоострый клинок.
  - Но возможно, это слишком долгий срок, в вашей лавке бывает слишком много покупателей. Я только оторву вас... для поисков, - мужчина вообще-то не возражал отдать право выбора случаю, но достойно будет выглядеть такое поведение со стороны?
  Стараясь не топтаться на месте, словно горячий аргамак, ведь Джиуджи изображал основательного человека, а потому оглядел лавку. Лучше смотреть на камни и касаться холодного металла, чем смотреть в ясные глаза и чувствовать горячее живое дыхание. Восемь лет вдова... Теперь понятно, почему женщина ведет себя столь уверенно. Сколько же она вынесла на своих хрупких, хотя нет, не таких уж и хрупких плечах.

И опять я сказал не то, Джиуджи был вынужден дать себе зарок тщательнее обдумывать слова, произносимые вслух. Тут взмахом калама ошибку не исправить, не вытравить с пергамента необдуманные фразы. Поэтому он покорно прошел следом к нише. Суфийские торговцы славились на весь свет не только придирчивостью в отборе товара, но и тем, что рассеянный покупатель порою лишь к вечеру обнаруживал, что провел день не в гостях у радушного соседа, а в лавке, куда заглянул заключить сделку. Вряд ли они, не сговариваясь, использовали особый состав в курильницах... Джиуджи аль-Суфи с поклоном принял чай.
  Изучая колыхание медово-золотистой жидкости в широкой пиале, мужчина краем глаза следил за тем, как неслышно перемещается владелица лавки. Изумленные ранее ее высоким ростом и видимой грузностью, - так уж она поднималась из-за прилавка - Джиуджи сделал преждевременный вывод, что и движется она также тяжело. Но ошибся: даже большая кошка остается прежде всего кошкой и умеет, втянув когти, ступать очень мягко. Широкие одежды обманывали, скрадывали природную гибкость от глаз посторонних, в особенности мужчин.
  Джиуджи сделал торопливый глоток, не остудив чай, как любил, поэтому едва не ожег язык, но не поперхнулся, выровнял дыхание. В лавке госпожи Машхади ему определенно нравилось больше, чем на женской половине в усадьбе Аль-Зумрунди.
  - Ваш отец не выкупил заказ, не желаете его забрать?
  Джиуджи поставил чашку с недопитым чаем на столик и поспешил к торговке.
  - А что он заказал? - глаза мужчины буквально впились в книгу с потрепанными углами. Серебряный перстень, прохладный даже в зной , будто раскалился на его груди.
  О лунный камень! Что же еще было сокрыто от меня, от покорного слуги ан-Нури?
  - А как давно был сделан заказ? - требовалось срочно остановиться. - Просто я знаю вкусы моего достопочтимого отца и у меня может не быть с собой нужной суммы... Да, мне именно поэтому интересно, что он хотел купить до нашего отъезда из Суфы.

Детская игрушка? – увидеть ее Джиуджи аль-Суфи не ожидал совершенно. Серебряное украшение для самого ан-Нури, для его коня, скорее даже для него самого… пытаясь справиться с дыханием, мужчина уже в открытую сжал спрятанный под одеждой перстенек в кулак, даже если бы это было женское монисто – это было бы понятно.. Но детская игрушка, кому и, главное, от кого? Джиуджи знал, что воля его наставника и приемного отца не была бы исполнена так легко, найдись у него прямые наследники. Так почему же игрушка?
  Мужчина поначалу и не заметил, что напугал торговку, лишь потом одернул себя, заставил взять в руки, успокоиться, а для начала отойти. Но имя, имя того, кому нужно было внести остаток платы за заказ, просто ошарашило. Джиуджи поднял лицо и посмотрел прямо в глаза едва ли не распластавшейся по полкам с учетными книгами женщине, не замечая того, он отразил ее бледность. Все равно ему было, что случилось со старым мастером.
  - Джиуджи?.. – переспросил он, понимая, что как бы госпожа Машхади не пыталась переврать его имя, он не ослышался. – Это я…
  - Простите, я… - он протянул руки к вещице. – Я ее возьму? – принял вместе с тряпицей и сделал шаг назад. Всего несколько месяцев прошло, а рана еще не затянулась, боль от утраты не исчезла. Значит, не зря его неясное чувство вызвало за ворота усадьбы Аль-Зумрунди без слуг и паланкина, пешком.
  Он повернулся к женщине спиной и усилием воли не позволил себе ссутулиться. Сделал шаг к уютным сиденьям вокруг низенького столика, на котором оставил недопитый чай, так как ноги подгибались.
  Ты мне так дорог был, учитель, отец, любимый… бесполезными заклинаниями звучали в его мыслях те ласковые слова, которыми он обращался к покровителю, ставшему за долгие годы для него всем. Джиуджи понял это, только лишившись его, как опоры больной человек. Нет, ан-Нури, конечно же заводил речь о том, что однажды покинет своего спутника, ведь был старше его на тридцать лет, но Джиуджи не придавал значения этим словам. Ан-Нури часто рассказывал о традициях разных стран, о том, что иногда люди следуют за близкими им людям и за ту сторону жизни. Молодой мужчина стиснул в ладони миниатюрную рукоять и выдернул кинжал из ножен. Темного серебряного лезвия коснулся дневной свет, Джиуджи поднес его к губам. Руки дрогнули, и он вдруг ощутил на губах теплый привкус железа. В какой-то восточной стране умирающий сюзерен посылал своему избранному вассалу небольшой меч, настолько маленький, что в бою его было использовать невозможно. И это было завещанием, приказом умереть.
  Джиуджи резко распрямился, вернул кинжал в ножны и повернулся к торговке:
- Госпожа Машхади, сколько я вам должен?

- Пока нет…Нисколько, ведь мы не подобрали украшения вашим женам. Если снизойдете до совета торговки, то я бы вам предложила яшму или бирюзу.
  Джиуджи поднял непонимающий взгляд на женщину и медленно слизал с порезанной нижней губы кровь. Для детей не делают таких опасных подарков.
  - Какие жены? -  брови изумленно взметнулись вверх. Яшма и бирюза – теплые камни…
  Только что мужчина шагнул в прошлое, где очутился у смертного ложа любимого наставника. Он закрыл его навеки остановившиеся глаза. О, если бы этот кинжал оказался в его руках тогда, он бы ни мгновения не раздумывал и осмелился бы идти вопреки воли судьбы. Настолько велико было его горе.
  Какое-то время он еще рассматривал игрушку, хитроумную рукоять и ножны, вникая в недавно произнесенные слова женщины о предназначении такого подарка. И внезапно улыбнулся затаенной мысли, раскрывая себя истинного, наивного подростка, тщательно хранимого от невзгод, а потому не успевшего повзрослеть. Спасибо.
  Напряжение, что возникло вокруг него в воздухе, не исчезло, просто рядом появилась женщина, и стало немного теплее. Джиуджи медленно возвращался к настоящему.
  - Яшма и бирюза, пускай будут они. Вы принесете готовые изделия? И, может быть… чаю? – Джиуджи почувствовал, что его начинает бить легкая дрожь. Свидание с умершими, даже заочное, - это словно путешествие в подземную пещеру, которую никогда не согревали и не согреют солнечные лучи.

Мои же жены... Что я говорю, будто дэвы похитили мой разум и память... Джиуджи пытался восстановить дыхание, но сделать это под изучающим взглядом женщины было сложно. Тот скользил по его лицу, словно теплая ладонь. Мэрмэр Машхади, она назвала себя так.
  Теперь кинжал был укрыт от его глаз, лишь очертания проступали сквозь ткань. Да еще губу немного дергало и садило, слишком жарко он поцеловал холодное серебро лезвия, будто это были губы дорогого человека.
  Лишь одно успокаивало Джиуджи аль-Суфи. Хозяева ювелирных лавок не распускают язык и умеют хранить тайны своих покупателей. О проявленной им слабости в Суфе не узнает никто, также как он не узнает, что же хотел мудрый ан-Нури, оставляя воспитаннику игрушечный меч. Ты хотел, чтобы я умер или жил?
  Молодой мужчина склонился над ковром из разноцветных камней. Неприметная на вид шкатулка торговки хранила от света сокровища, яркости которых позавидовала бы сама радуга. Джиуджи коснулся груди, якобы для того, чтобы широкий кафтан ненароком не задел чего на столе и не опрокинул, на самом деле — чтобы еще раз коснуться перстня, дарующего ему спокойствие и уверенность. Нет, что значил лунный камень, Джиуджи не помнил, ему всегда казалось, что камень перенимает свойства того человека, которому принадлежал.
  - Как вы много знаете, госпожа Машхади, - нужно было хотя бы отреагировать на рассказ, вежливо пошутить. - Но одна красная яшма в моем случае не поможет...
  Резкий сладковатый запах яблочного уксуса — и Джиуджи окончательно пришел в себя. Он растерянно уставился на руки отчаянной женщины, решившей прикоснуться к нему.
  - Вы порезались. Позвольте, помогу?
  - Да... - мужчина подставил ей свое лицо, честно закрывая глаза, чтобы не смущать  отзывчивую торговку. Густые ресницы не повод подглядывать.

Увидев укор в глазах женщины, Джиуджи понял, что его слова поняли превратно. Очевидно, правы древние мудрецы, сердце на самом деле вместилище разума. Строило тому треснуть под тяжестью страдания, как мудрость вытекла, как вода из разбитого кувшина. Все еще нахмуренная, торговка промокнула ранку уксусом. Мужчина невольно дернулся. Губу действительно защипало, но виновато было в его невольном движении — прикосновение. Пускай даже пальцы госпожи Машхади отделял слой корпии, разряд живого тепла пронзил тело Джиуджи.
  С первого взгляда она показалась полноватой великаншей из сказок, отяжелевшей за долгие годы, проведенные в сумраке женской половины дома, но это было не так. Она ведь моя ровесница, сообразил мужчина, когда торговка подула на рану. Джиуджи показалось, что он разглядел под темной тканью губы, сложенные, как для поцелуя.    Оказалось, мужчина смотрел ей прямо в лицо, в глаза, не защищенные чадрой.
  - Госпожа Машхади, я... простите, - он отодвинулся от нее, глубоко вздохнул и обратился к выложенным украшениям.
  Вы хотите от меня признания? - он понимал, что обращается к женщине, которую видит первый раз в жизни. Но вопросы, что она задавала, желая того или нет, уже давно терзали его. Джиуджи очень хотел ответить на них, но это было непросто — разобраться с тем, что накопилось в его душе в последние месяцы.
  - Сердце одно, - Джиуджи склонил голову у плечу, заправил будто бы неудачно уложенный в тюрбан конец ткани. Он всегда считал, что мужчине, да и вообще человеку, не пристало смущаться своих искренних чувств, но слишком уж сложными были его взаимоотношения с семейством ан-Нури. - Это действительно память моего сердца, - легкое прикосновение к груди, и Джиуджи положил ладонь, смуглую, но с длинными тонкими пальцами писца. Он задумчиво перебрал украшения, лаская выпуклые камни, путая понятную только госпоже Машхади картину.
  - Мои жены достались мне по наследству от отца. И я очень боюсь, что не смогу быть им хорошим мужем...

Недоумение торговки было для Джиуджи аль-Суфи вполне ожидаемым. Сейчас он меньше всего напоминал юную девушку.
  Джиуджи оставил в покое женские украшения, поднял свой перстень с лунным камнем. Тонкая цепочка прошелестела по серебру — и он снова был скрыт от взглядов людей и солнца. Мужчина понадеялся, что черные глаза госпожи Машхади не принесли вреда камню, она ведь столько лет провела в окружении них, словно легендарный «хозяин пещеры», научилась видеть истинную суть или душу, если индусы правы и у камней действительно есть душа.
  - Благодарю, - свежий чай стал подарком для пересохшего горла.
  - Познавший сомнения осилил половину пути, так говорит Заратуштра.
Эти слова подбодрили молодого мужчину, он блекло улыбнулся собеседнице.
  - Я был приемным сыном. Вот почему меня так удивила игрушка. Казалось, я узнал за годы, проведенные рядом, о своем приемном отце и наставнике все, но вошел в вашу лавку и словно потянул за нить клубка, на которой оказалась тысяча незамеченных прежде узелков. Милосердный Олмэзд ан-Нури взял меня, сына простых родителей, в свой дом, когда мне исполнилось тринадцать лет. Сначала как писца. - Джиуджи понимал, что возвращение в прошлое, что спуск по горной реке с порогами. Силы могут подвести в любой момент, насколько бы хорошо не был знаком маршрут. Он воскресит многое из вещей, не предназначенных для чужих ушей, в особенности женских. Но ведь у торговцев нет пола — разве не так?
  - У моего наставника не было детей, но был гарем. А когда он приблизил меня к себе, его родственники сочли, что он больше не намерен заводить кровного наследника. Отставленные и забытые женщины возненавидели меня. Я даже не представлял, сколько пыла и злобы может вместить сердца отверженных женщин. А потом, по поручению царя мой наставник покинул Суфу и взял меня с собой, а его жены... Они остались. Прошло десять лет... Счастливое мгновение для меня, и вечность для них... Не знаю, сколько проклятий обрушилось на мою голову...
Джиуджи не рассчитывал на сочувствие. Он понимал, что не достоин даже умолять о нем.