Роскошная  мягкая софа, покрытая расшитым золотом покрывалом и украшенная разноцветными подушками, как нельзя лучше подходила для отдыха и ожидания. Но, увы, усидеть на ней долго Ариадна так и не смогла. Вместо того, чтобы поудобнее устроиться на диване, девушка расхаживала по комнате из конца в конец, будто бы желая измерить ее длиной собственных сандалий, как когда-то легендарный Геракл измерил первый стадий. Из такого странного поведения несложно было понять – Ариадна заметно нервничала в ожидании разговора, хотя сама и просила о нем работорговца…
Дочь ученого провела в доме господина Ахуджи не меньше недели. По его просьбе она являлась сюда едва ли не каждый день, чтобы обучать разумных наложниц латыни и греческому, а особо способных еще и древней истории, насколько она теперь была известна византийцам. Мудрая матушка Мэрмэр была права, когда говорила юной гречанке, что достойный восточный мужчина не захочет иметь рядом с собою глупую жену. Разумеется, уважаемы персы выбирали для своего гарема девушек, в первую очередь, оценивая красоту претендентки и положение ее родни, но если дева вдруг оказывалась еще и не глупой – ценить ее будут много больше. Красавицы так и оставались наложницами для одних лишь утех, умные же – становились досточтимыми женами – валиде-ханум, так их здесь называли…
Впервые входя на женскую половину дома Сахира Ахуджи, Ариадна с трепетом ожидала увидеть тоскующих одалисок, запертых в мрачных комнатах. Но все оказалась иначе – девушкам полагались роскошные покои, общие или же отдельные, в зависимости от занимаемого положения, и расторопные рабыни-служанки, спешившие удовлетворить прихоти красавиц, украшения и другие подарки господин преподносил им часто и щедро, как было заведено здесь, на Востоке. Взамен от девушек ждали лишь одного – полной покорности. Впрочем, если бы вдруг Ариадну спросили, то она б ответила, что не за что не променяет  свое свободное положение не только на всю эту роскошь, но и на все богатства мира, взятые вместе. Однако большинство здешних девушек казались довольными своей участью. А, быть может, боялись сказать при гречанке о своем недовольстве…
В то утро Ариадна как обычно зашла в комнаты гарема, сопровождаемая служанкой, перекинувшись парой слов с уже знакомыми ей наложницами, девушка преступила к уроку. Прошло не меньше часа прежде чем Ариадна, наконец, заметила новую обитательницу женской половины. Та безучастно сидела в углу комнаты, с тоскою глядя перед собой и не отвечая даже тогда, когда к ней обращались.  На  вид девушке было не больше пятнадцати лет, хотя томная красавица Мэнез и утверждала, что новоприбывшей давно сравнялось семнадцать. Настоящего ее имени Ариадна так и не узнала, но наложницы рассказали, что они зовут ее Гончех, и что имя это означает «бутон цветка». Гончех была тонкой будто тростинка, что особо бросалось в глаза на фоне пышнотелых персидских красавиц. Черты лица ее были острыми, и  она могла бы, пожалуй, даже показаться некрасивой, если бы не огромные серые глаза. Как знать, быть может, именно из-за них ее и  выбрали? Или же господин Сахир сумел разглядеть в ней то, чего не заметила Ариадна?
Когда гречанка пришла на другой день, девушка все также сидела на месте, и, как рассказали Ариадне, не принимала ни пищи, ни воды и не позволяла никому из девушек приближаться к себе. В последнем госпожа Максима вскоре сумела убедиться сама, когда увидела, как кроткая с виду Гончех яростно зашипела и бросилась на попытавшуюся было задеть ее Мэнез. Та в долгу не осталась. Наложницы завизжали, Ариадна испуганно вскочила с места, а тут же вбежавшие евнухи принялись разнимать дерущихся. Что, ко всеобщему удивлению, оказалось совсем не так легко…  Все могло бы быть иначе, если бы на шум не подоспела влиде-ханум – суровая повелительница этого женского царства. Вердикт ее был жесток – высечь непокорную, чтобы впредь неповадно было. Рослые евнухи скрутили бесновавшуюся Гончех и потащили ее к двери. Ариадне уже доводилось видеть здесь в Суфе, как секут розгами – тогда досталось одной из провинившихся рабынь, едва живую после такого наказания женщину, с алой от крови спиной дочка ученого не скоро сможет забыть. Представив себе, что станет после розг с хрупокй Гончех, Ариадна не на шутку испугалась. Страх за эту дикую девчонку оказался настолько сильным, что гречанка вдруг сорвалась с места и бросилась наперерез тем самым двум евнухам, волочившим за собой извивающуюся хрупкую фигурку.
- Стойте!
Евнухи остановились, скорее пораженные дерзостью Ариадны, нежели послушавшись ее приказа.  Бывший тут  же евнух Сайдулла удивленно выгнул бровь. Девушка знала, просить надо его – евнух был в чести у господина, а значит, только он мог бы помочь.
- Прошу вас, прошу, отложите наказание. Позвольте мне сперва поговорить с господином Сахиром.
Сайдулла  молчал, дочка ученого уже видела, сколько почтителен евнух может быть с гостями хозяина и сколько суров и жесток с теми, кто провинился… Молчала и валиде-ханум, лишь сердито глядела на Гончех. Спорить с гречанкой в открытую женщина отчего-то не решалась – то ли опасалась гнева господина, то ли по какой-то иной причине…
Молчание затягивалось, и с каждым мгновением на душе у Ариадны было все более тревожно.
- Хорошо, - сухо ответил Сайдулла. – Наказание будет отложено, если господин пожелает вас принять…
Господин Ахуджа пожелал, и вот теперь Ариадна была здесь, в этой комнате, ожидая разговора, который уж точно легким не будет…