Незнакомец оказался вовсе не страшным, а довольно дружелюбным, и даже не стал смеяться над цветком, чему Омид несказанно обрадовался, тут же возбуждённо затоптавшись на месте и тыкая растением в нос мужчины:
- А как пахнет! Вы понюхайте, понюхайте! – Затем, понизив голос, словно собирался раскрыть большой секрет, затароторил, - А вы знаете, что ночные цветы пахнут сильнее, чем дневные? А знаете, почему? Потому что они завлекают!
Дрессировщик был рад понимающему собеседнику, подпрыгивал в ажиотаже, так энергично размахивая руками, что не заметил, как цветок переломился в стебле, падая в траву. В голове блондина толпилось столько слов, что они налезали друг на друга,  путались, цеплялись краями, сбиваясь в комки, так что бедняга не смог продолжать свою вдохновенную речь, бестолково крутясь на месте, открывая и закрывая рот, сопя и изредка досадливо хлопая себя по ляжкам. Так происходило всегда – стоило ему хоть чуть-чуть увлечься, и дар речи пропадал напрочь, заменяясь бессвязным мычанием, а мысли заворачивались в такой клубок, распутать который не представлялось возможным, и всё невысказанное пропадало в недрах двух с половиной извилин, тянувшихся через блондинистую башку... И, как всегда, Омид смутился, постепенно меняя цвет лица с золотисто-загорелого на пунцовый, от наползающего румянца. Прерывисто вздохнув, как будто поперхнувшись словами, он опустил голову, привычно потянувшись рукой к светлой пряди, принимаясь теребить её с таким ожесточением, словно хотел выдернуть волосы с корнем.
- О...! – Удивлённо-расстроенный возглас ознаменовал замеченный дрессировщиком погибший цветок, мужчина присел на корточки, проводя ладонью по коротко подстриженной траве, и неожиданно хохотнул, - Щекотно!
Омид поднял голову, смотря на незнакомца снизу вверх, сияя добродушной улыбкой:
- Давайте ляжем? Я люблю лежать в траве, и на песке, но песок может забиться в штаны, и в... – тут он запнулся, раздумывая, прилично ли назвать ту часть тела, в которую забираются шаловливые песчинки, в беседе с незнакомцем, мотнул головой, заалел кончиками ушей, продолжая, - ну, везде, а это не очень приятно.
Снова сбившись с мысли, несколько раз напряжённо моргнул, взмахивая светлыми ресницами, потёр рукой лоб, пытаясь поймать ускользающую нить разговора:
- Да, я из бродячей труппы, а тигры и удав мои питомцы, - в голосе блондина звучала ласка и гордость, - Мы... мы должны были выступать сегодня, но... – ну вот, он снова расстроился, вспомнив о жестоких людях, обращавшихся с Сасиком, как мясник с наполненной фаршем бараньей кишкой, поднял повдажневший взгляд, - Мы ушли, потому что там не люди, а злые духи! Они так жестоко обращались с Ассасином, что моя душа рвалась на части! Ведь он такой беззащитный, чувствительный мальчик!
Омид снова прерывисто вздохнул, закрывая лицо ладонями, скрывая набежавшие слёзы, содрогаясь всем телом от воспоминаний о происходившем в зале, заново переживая то острое чувство собственной беспомощности и страха за жизнь и безопасность любимца...

Взгляды незнакомца смущали, так иногда смотрел на Омида удав – словно прикидывал, сможет ли проглотить его целиком... Было лишь одно отличие: от взгляда Сасика не бегали под кожей мурашки, поднимая волоски на теле; не начинало шуметь в ушах от бешеного тока крови, разносящего пьянящее чувство лёгкого возбуждения; не пересыхали так стремительно губы и не становился тяжёлым и неповоротливым язык – тут дрессировщик озадаченно свёл брови к переносице, точно так же он реагировал на полуобнажённых женщин! Стукнутый в самое темечко неожиданным озарением, блондин воззрился на мужчину широко раскрытыми, глянцево блестящими, как скорлупа ореха, глазами: не, ну это же не ...! Перевёл взгляд ниже, дабы уж точно убедиться, залился краской, пунцовея шеей, лицом и даже кожей головы, при виде недвусмысленного свидетельства мужественности незнакомца, явственно обтянутого белой тканью – точно не женщина, а очень даже наоборот, ну почему же тогда так сдавило горло, что, кажется, не протолкнуть внутрь и капельки слюны? Почему в животе щекочаще топчется мохнатыми лапками неведомый зверёк, заставляя мышцы поджиматься, а в паху будто натёрли жгучим перцем? Так же не должно быть! Или должно...? Омид запутался в своих ощущениях и потряс головой, осторожно коснулся цветка за ухом, что тревожил обоняние своим волшебным, как и вся это ночь, ароматом, закрыл глаза ладонью, скрывая смущение:
- А не всегда она с собой есть, кошма-то, - растопырил пальцы, блестя сквозь них глазами, по радужке которых пробегала дрожащая пелена, так в пустыне в разгар дня дрожит звенящий от жара воздух, смотря на мужчину и жадно, и стыдливо. Чтобы хоть как-то охладиться, рухнул животом на газон, прижимаясь горящей щекой к прохладе травы, перебирая шелковистые стебли пальцами, словно зарываясь в волосы незнакомца. Внезапно осознав, о чём думает, Омид отдёрнул руку, прикусывая кончики пальцев, лёгкой болью возвращая себя в реальный мир, тут же вспоминая о приличиях, и о том, что невежливо оставлять вопросы без ответа.
- Ассасин – это мой любимец... Он такой нежный и ранимый, а они! – дрессировщик аж захлебнулся негодованием, - Они положили его на поднос, подняли вверх и крутили, прыгали, даже не заботясь, что мальчик может упасть и удариться, или что его стошнит от такой качки! А другой, другой посадил его на шею, и пугал огнём! Он ведь мог поджечь моего малыша!
Слёзы вновь против воли увлажнили глаза блондина, смачивая ресницы, потемневшие от влаги, он прерывисто вздохнул, намереваясь продолжать страшный рассказ о творившемся на царском празднике злодействе, но заметил притаившегося невдалеке, за спиной мужчины, одного из тигров – на этот раз, хвала духам, без дичи в пасти и с детской непосредственностью резко сменил тему разговора:
- Меня сильно накажут, если мои питомцы поужинали кем-то из обитателей парка? – Почему-то Омид был уверен, что незнакомец в белом каким-то образом сможет ему помочь, - Одного павлина завтра точно не досчитаются, если не больше... – он мелодично свистнул, подзывая тигра, который подошёл, обогнув собеседника своего хозяина по большой дуге, не спуская с него настороженного взгляда янтарных глаз и скаля клыки.
- Свои, Раджа, - произнёс дрессировщик, успокаивающе положив ладонь на холку зверя, поглаживая роскошную белую шерсть. – Мы наверное пойдём... – он поднялся, придерживая питомца за шлейку и озираясь вокруг в поисках остального зверинца, повторяя переливчатый свист. Рядом бесшумно возник второй тигр – красавец со шкурой классического, жёлто-чёрного цвета, - Нагиз, ты не видел Сасика? – Омид повертел головой, и даже заглянул под брюхо питомцев, но змея нигде не было видно, а зверь лишь сыто ткнулся носом в ладонь дрессировщика, - Ты же его не съе... – он не успел договорить, ибо, случайно подняв взгляд на нового знакомого, увидел свисающее над его головой с ветки дерева удавье тело, - Стойте! Не шевелитесь! – блондин выставил вперёд руку, упреждая движение мужчины, - Сасик висит над вами, но не бойтесь, он не причинит вреда, - Омид улыбнулся и шагнул к собеседнику, приблизившись вплотную, так, что обнажённая кожа торса соприкоснулась с белым одеянием. Отчего-то снова покраснев, он поднял руки, словно собирался обнять мужчину, и бережно снял удава с дерева, наматывая метры узорчатого и явно тоже сытого змеиного тела на свою шею.

Омид так обрадовался воссоединению семьи, что тут же забыл обо всех прежних печалях, вновь возвращаясь в состояние восторга, испытываемого ребёнком  в лавке сладостей. Ночь манила соблазнами неискушённого бродячего дрессировщика, дурманила густым ароматом ночных цветов, завлекала яркими огнями царского дворца, и смущала взор крупной фигурой незнакомца, уверенно шедшего впереди. Почему-то взгляд, восторженно скользивший по причудливо подстриженным кустам парка и его деревьям, усеянным разнообразными плодами, неизменно возвращался одетой в белое фигуре, заставляя Омида пламенеть, как жарко растопленный очаг в холодную ночь. Руки, словно под воздействием магических заклинаний, так и тянулись прикоснуться к широкой спине, прочувствовать наощупь мощь сильного тела... словно тонкой густой сетью опутало разум, перемешало чувства и ощущения, ввергая беднягу дрессировщика в полную растерянность и беспомощность перед собственным же телом, вдруг объявившим День Неповиновения. Чтобы унять зуд в ладонях, ухватился за мирно свисающий на грудь хвост удава, как утопающий за соломинку, судорожно стискивая его пальцами, отчего всегда флегматичный змей удивлённо приоткрыл пасть, выдавая возмущённое шипение.
- Прости, Сасик, - виновато прошептал Омид, выпуская помятую часть змеиного тела из рук, - Где живём? – блондин встрепенулся, радуясь возможности отвлечься от жгучих мыслей, - Мы сейчас остановились неподалёку от городской стены, там для слона раздолье, не надо тесниться в караван-сараях.
Завидев впереди ворота, мужчина невольно замедлил шаг, привычно запуская руку в волосы, как делал всегда в моменты растерянности или задумчивости, начиная перебирать, теребить светлые пряди, дёргая и спутывая между собой:
- Эмм... не можем мы уйти, - произнёс неуверенно, окончательно останавливаясь и взирая на незнакомца полными беспомощной мольбы глазами, - Нам же... – запнулся, не зная, можно ли рассказывать о Тайне, но ведь, с другой стороны,  ему и не запрещали! – Нам надо книгу найти, забрать и настоящему хозяину вернуть!
Громким шёпотом, как и подобает при открытии Тайны, доверительно ссобщил Омид главную цель появления их труппы во дворце. Почему-то он был уверен, что этому человеку может рассказать всё, не боясь быть осмеянным, непонятым или, что тоже иногда случалось, побитым.