<------- Невольничий рынок

О, извилистые улочки древнего города!
О, сколько стихов слышали эти увитые виноградом стены.
О, сколько поэтов, так никогда отсюда не вышли.
О!

Кто-то любит смотреть на царский дворец, как торжественно сменяется стража, как открываются ворота, как  выезжают властители солнечного города, кому-то по душе старый рынок с его шумом, толкотней и диковинками, а Мэрмэр любила Суфу такой: зелень, тишина и незаметные двери, ведущие в дома простых горожан или во дворцы состоятельных вельмож. Говорили, что через хитросплетение тихих улочек можно попасть во дворец царя или на тот свет, в первое верилось с трудом, а вот второе явно было правдой. Мэрмэр, по крайней мере, была ещё в детстве приучена - не ходить за порог после четвертой молитвы. Став взрослой она оценила прелесть родительских наставлений. Как бы ни был богат клиент, как бы ни был привлекателен камень, что должен был прийти, Мэрмэр оставалась дома, ставила чай, следила за приготовлением ужина, кормила кошек. Что угодно только не за порог. Если Агра Манью нужно клиент придет сам, камень принесут завтра, но она никуда не пойдет тихими улочками Суфы. В сумерках все кошки серы, сложно отличить одну от другой. Настойчивые клиенты обычно не интересуются только одним её товаром, им подавай и лавку и жизнь. Это на торговой улице можно было завопить и к тебе тут же примчатся соседи, а в добропорядочных районах у всех своя куфья ближе к телу.   
Надо будет навестить отца, про новости рассказать, забрать заказную шерсть и  свежее молоко. Мэрмэр уже собирается повернуть к дому родителей, но останавливается. А с ним что делать? Потащишь в дом, тетушки покоя не дадут, оставишь тут, поминай, как звали. Кстати, покупка – покупка, как тебя зовут… Хозяйка поворачивается к своему новому приобретению:
- Как тебя зовут? – на фарси, - Зовут тебя как? – на языке византийцев, и скрепя сердцем, на языке матери,  зная, что безбожно коверкает произношение, - Каак тибя называчь?   

Отредактировано Мэрмэр Машхади (2010-11-28 02:20:37)

- Валентино.... Как мне вас называть, госпожа?
Селим? Что за верблюжья кличка? Хозяйка удивленно приподнимает бровь. Говорит хорошо, четко, губой не дергает, не картавит. Только имя… врет, небось, какому-то дураку лениво было выговаривать настоящие, вот и прицепилось. Фарентино, это надо ж придумать. Такой мальчик и Фарентино!
Мэрмэер недовольно кивает.
- Льюдие завуть минья матушка Мэрмэр, «Селим» – Машхади нарочно выделяет неправильное имя – Ти моджишь зват минья матушкай. Чием ти худже протчих?
Юноша явно раздражен жарой, картавым идишем, рабством и сильнее всего хозяйкой. Но слушает и не вырывается.  Хорош. Ой, хорош. Ни кукла, ни гаремный болванчик, и умен, умеет молчать. Бэкбэку бы столько ума, не стояла бы я сейчас, под дрянным суфским солнцем, не держала бы этот камень-волосатик в руках, как чужую невесту.
- Исчшо тва квартала… потерпи, малыш, – последнее неразборчиво и на фарси. Плоха та хозяйка, что сочувствует рабам, вдвойне  плоха, что не сочувствует. Мэрмэр тянет Валентино дальше через туннель, какую-то тесную улочку, внутренний дворик чинары.  Пока раб и госпожа не оказываются у неприметной серо-желтой двери. Машхади прикладывает палец к губам, озорно улыбается и снятым с пояса ключом открывает дверь.
- Добро пожаловать, чувствуй себя как дома! – слова тонут в отчаянном девичьем визге.
Ювелирная лавка---->

Меж тихих улочек Суфы в жаркий полдень продвигалась повозка, запряженная лошадьми. С потолка повозки свисали длинные ткани, закрывающие от любопытных глаз двух особ, изнывающих от жары. Одна - темноволосая девушка в богатом платье торопливо обмахивалась расписным веером, тяжело дыша. Грудь часто вздымалась, а на лбу выступали капельки пота, которые то и дело обмакивала медноволосая служанка.
- Госпожа, выпейте водички, не то вам совсем дурно станет, - прощебетала Жаклин, протягивая Симоне бутыль с водой. Та охотно приняла ее, но ощутив прозрачную жидкость во рту, едва заметно поморщилась. Она была теплой, почти горячей из-за постоянного держания в руках, и не столько утоляла жажду, сколько согревала внутренности, придавая жару.
- О, мой Бог, неужели так сложно найти хоть один пустующий дом в этом городе! - Симона возвела глаза к потолку, а затем слегка одернула рукой ткань, служащую своеобразной "дверью" между ними и улицей.
- Абу, нам еще долго ехать? Почему мы остановились?
- Лошадям нужно передохнуть, они устали, - извиняющимся тоном пояснил перс, соскакивая с лошади и открывая бурдюк с водой.
- Мадам, куда же вы? - Жаклин протянула руки к девушке, округлившимися от страха глазами уставившись на нее. - Там же эти дикари!
- Жаклин, угомонись. Я не могу долго сидеть на месте, тем более когда тут такая жара, - спокойно ответила Симона, намереваясь вылезти из повозки. Но едва ее очаровательный носик выглянул на улицу, как чужестранка поняла, что будет невозможно найти здесь тень - дорога была залита солнцем, и тень падала разве что за те розовые цветы.
Вздохнув, Симона осталась в повозке, откинувшись назад.

<==== Особняк Симоны Дебовуа

Первым делом маленькая группка из трех человек во главе с Симоной отправилась в самое сердце Суфы - в центр города. Там они с самого утра плутали по многочисленным улочкам, вливаясь в потоки разношерстного народа. Кого тут только не было! Чернокожие нубийцы и религиозные индусы, образованные греки и даже египтяне попадались им на пути. Но конечно же, это все были приезжие, кто-то промышлял торговлей всем лучшим, что есть в их стране (по крайней мере, они так утверждали) или чьи-то рабы, путешественники и новоприбывшие. Суфа всех встречала по-разному: очаровывала, околдовывала и даже обворовывала. Но никого не оставляла равнодушным. Все эти люди, с горящими от лихорадочного возбуждения глазами сновали туда-сюда, толкаясь и проталкиваясь вперед, что-то покупая и предлагая свое. То тут то там торговцы выкрикивали "лучшие клинки, покупайте лучшие клинки!", "сари, превосходные индийские сари! Покупайте, не пожалеете!" и многие другие заманчивые предложения, которые должны быть нужны всем и каждому. Перед Симоной с завидным постоянством выпрыгивали продавцы, протягивая свои товары и пытаясь заманить в хитрую ловушку из красноречивых убеждений и обилием скидок.
- Шарфы из великолепного шелка! Он нежен, как кожа наложницы и прекрасен, как лик богини! - невысокий мальчишка повертел лазурно-зеленым шарфом перед носом у чужестранки, пытаясь привлечь ее внимание. Симона слышала чужую речь, но лишь улыбалась, не понимая ни слова. Однако то, как мальчик протягивал к ней самые разные шарфы явно говорило о том, что он пытался привлечь внимание новой клиентки.
Наконец Симона миновала торговые ряды и смогла вздохнуть спокойно. Позади остался шум, суматоха и суета дневного города, вовсю ведущего свою занимательную жизнь. И только здесь, тихие улочки излучали несвойственное жаркому городу, спокойствие.
Симона повернулась было, чтобы взять у Жаклин бутыль с водой, как обнаружила отсутствие своей служанки! Да и Абу не было на месте.
"Кажется, они все-таки остались там. Надо бы разыскать их поскорее" - подумала Симона, развернувшись и отправившись назад.
Спустя какое-то время чужестранка поняла, что запуталась в конец. Она никак не могла найти главную улицу, ведущую в центр, а здесь, среди молчаливых улиц встречались лишь люди не вполне образованные и не умевшие говорить ни на каком языке, кроме своего родного.
Симоне было суждено упереться в тупик в виде огромной стены, угрожающе нависнувшей над ней. Тень от дома не давала той приятной прохлады, которая свойственна в других менее знойных местах, однако не давала слепнуть от солнца.
Симона глубоко вздохнула. Что же делать? Явно не стоит сдаваться. Если город сумел ее запутать в этот раз, не значит, что в следующий у него это получится снова.
Чей-то темный силует появился за левым плечом девушки, заставив ее вздрогнуть. Симона задержала дыхание и резко развернулась, столкнувшись нос к носу... с конем!
Мускулистый, гнедой жеребец вперился в девушку любопытным взглядом своих больших, мягких глаз. Широкие ноздри дрогнули и принялись сосредоточенно обнюхивать девушку, почти проходясь по ее нежной коже. Мадам Дебовуа в ответ лишь дружелюбно улыбнулась; у нее отлегло от сердца.
- Какой ты красивый, - девушка аккуратно, словно бы боясь спугнуть, положила теплую ладошку на морду гнедого, и принялась его ласково поглаживать. Кажется, конь даже зажмурился от удовольствия, и его настороженно торчащие ушки чуть двинулись.
- Я смотрю, у тебя есть уздечка и седло, - Симона бросила взгляд на покатую спину коня, с выступающей спереди, холкой. - Но где же твой хозяин?
Присев на корточки, девушка взяла коня за ногу, по цвету темнее чем остальное тело, решительно приподняв ее. На подковах ничего не было отображено, чтобы хозяин пожелал остаться незамеченным. Обычно если подкова имеет какой-то рисунок, лошадь можно быстро выследить по следам. В этом случае, это было невозможно.
- Что ж, ладно, - потрепав коня по темным, коротко стриженным волосам, Симона задумалась. Не оставлять же его здесь одного...
- Пойдем-ка отсюда, - взяв жеребца под уздцы, девушка направилась было за угол, но тот застыл как вкопанный. А затем боднул ее в спину. Девушка возмущенно развернулась, но конь продолжил подталкивать ее мордой, пытаясь как-то толкнуть поближе к своей спине, мол, садись.
- Ах вот ты какой, с норовом, - засмеялась она, смилостивившись. - Ну хорошо. В конце концов, от этого никому хуже не станет. Всего разок ведь...
Легко запрыгнув на развитую спину гнедого, закрытую седлом, девушка почти с нежностью погладила красивого жеребца по голове, и собралась отправить его в путь.

Отредактировано Симона Дебовуа (2011-04-21 23:52:59)

Не успел гнедой пройти и шагу, как его вместе с Симоной остановил какой-то мужчина. Должны быть, встреть она его в толпе, то не обратила бы ровным счетом никакого внимания. Но в своем одиночестве он обладал довольно примечательной внешностью: красивая, отточенная временем и физическими упражнениями, фигура была одета в узкие брюки, простую белую рубашку, опоясанную поясом, которая выглядывала из темно-синего кафтана. И сверху всего этого был накинут длинный плащ. Волей-неволей промелькнула мысль о том, как человеку не жарко в таком плотном слое одежды?
Солнце осветило наконец и безлюдные улицы, и его яркий лучик упал на лицо мужчины, позволив золотой серьге в левом ухе искрометно блеснуть, словно бы подмигивая.
Мужчина заговорил на непонятном языке. Его речь была довольно мягкой и напевной, но поди пойми этих персов, ведь за личиной приятного и очаровательного человека может скрываться кто угодно.
Жеребец боднул мужчину в плечо, и принялся меланхолично жевать венок, который мужчина держал в руках. Но Симона внутренне напряглась, сильнее натянув поводья.
- Кто вы такой? - мадам Дебовуа заговорила на латыни, тем самым давая понять, что не умеет говорить на языке незнакомца.

Похоже, хозяин коня был настроен довольно дружелюбно, несмотря на то что напускал на себя строгий вид. С самым что ни на есть невозмутимым видом мужчина снял с себя верхнюю одежду, и аккуратно сложив ее, убрал в седельную сумку позади жеребца.
Судя по всему, ни один миллиметр ее тела не остался без внимания, чему Симона совершенно не удивилась. Она не обладала тем лживым стеснением, которым прикрываются многие девушки оказавшись под вниманием мужчин и кокетничают, отрицая свою красоту.
- Я мог бы воспользоваться ситуацией, - незнакомец говорил серьезно, хотя глаза его явно улыбались. - Знаете, как в нашей стране наказывают воров? Но вы слишком хороши для того, чтобы отрубать вам руки.
Неужели это такой пространный способ познакомиться? И он должен вызвать у нее непременный трепет в груди, развязать язык и бросить все силы на то, чтобы очаровать именно его?
Чужестранка хмыкнула, отметив про себя, что ситуация вышла весьма пикантная. Владелец отсутствовал, она воспользовалась положением, и вот она уже вор!
- Месье, как можно! - Симона всплеснула руками, всем своим видом выражая раскаяние. - Разве я похожа на вора? К тому же, будь оно так, это уже называлось бы конокрадством. Видимо, не стоит подавать вам идеи, - девушка вновь наклонилась к коню, ласково потрепав его за ушко.
- У вас чудесный конь. Был бы у него еще и хозяин порасторопнее... - с легким смешком добавила Симона, соскальзывая со спины жеребца.
Чужестранка сделала один лишь шаг, чтобы сократить расстояние между ней и мужчиной, и оказалась совсем рядом с ним. Незнакомец был немногим выше ее, но в нем явственно ощущалась внутренняя сила, присущая детям Востока. От его тела исходил жар, а широкая грудь заметно вздымалась. Нежно-голубые глаза смотрели на нее в упор, а затем мужчина вновь заговорил:
- Скажите мне свое имя и смогу ли я увидеть вас снова? Ваш дом неподалеку? Я провожу.
- Что ж, вы в своем праве, - девушка лукаво улыбнулась ему, обнажив аккуратные белые зубки, и медленно, неторопливо обошла незнакомца, поворачиваясь к нему спиной. - В конце концов, это будет моим маленьким извинением за причиненные неудобства. Мое имя - Симона.

Но чужестранка оказалось не из говорливых. Или умело притворялась таковой, давая не развернутые ответы.
- Так откуда вы, говорите, прибыли?
- А я не говорила, -  улыбка, беспощадно-насмешливая улыбка, которой так часто одаривают придворные дамы Бургундии своих кавалеров не заставила себя ждать. Некогда Симона не отдавала себе отчета в том, что творит с мужчинами, сводила их с ума красноречивыми взглядами, с которыми не нужно было слов и "мягко" опускала на землю своим прохладным отношением. Но с течением времени все эти невинные на первый взгляд, жесты превратились в отточенную схему действий, благодаря которой мадам Дебовуа могла привлечь и оттолкнуть одновременно.
Порой казалось, что гнедой жеребец напрочь забыл о своем хозяине и совершенно перестал интересоваться его присутствием (а интересовался ли раньше?) и постоянно поворачивал наглую, почти рыжую морду к бургундской красавице, к чему девушка относилась с поразительным вниманием. В конце концов, коню надоело строить из себя благородного джентльмена, и он нагло ткнул мордой Симону куда-то пониже ключицы. В итоге Симона, смеясь, цокнула языком, и поспешила слегка оттолкнуть нахала от своего тела. И тот, похоже, нисколько не обиделся, а наоборот с небывалым воодушевлением покосился на своего хозяина, мол, видал?
- Одна, здесь? Нет, что вы, - неоднозначно ответила Симона, не объясняя, с кем приехала. Но тем не менее поддержала разговор.  - Я здесь по делу. Хочу присмотреть хорошего скакуна для своих конюшен. Порода, понимаете ли, значит не меньше, чем стойкость и выносливость. Кажется, мне не сюда.
Мадам Дебовуа кивнула в сторону, противоположную ее дому, намекая на шумный центр.
- Я еще не все посмотрела.

====> Лабиринт суфийских улиц

Отредактировано Симона Дебовуа (2011-04-25 16:49:55)

<<< Хабарат

Сидя в седле Арран наивно полагал, что ему прямо сейчас предоставят все, о чем он просил. Бесс преспокойно выдержал бы двоих, ассасин бы оставил напарников разбираться с тяжелой раной, а сам отправился в крепость на поклон к Владыке с ценным трофеем. Пока аль-Фарез находился внутри хабарата, мужчина стойко ждал, совсем некстати подумав о подземельях. Он все прекрасно расслышал. В царских подземельях не был, но других повидал достаточно, но распространяться об этом не желал. И в этот же момент подумал, что правильно делал – следующая реплика Бенэма заставила его оторопеть. Ослушаться приказа? Да как посмел?! Казалось, в легких резко кончился воздух, из горла вырвался только рык. Аль-Тахир мог остаться. Мог спуститься обратно, убить отступника и погрязнуть во всем этом на веки вечные, потому что стража наверняка подоспела бы, а силы закончились бы на последней ступени. Бессу не нужно было ни слов, ни жестов, словно чувствуя взбешенность своего хозяина, он помчался прочь. Ассасин не останавливал его, только обернулся, глядя, как на свое счастье аль-Фарез убирается с места происшествия с обоими жертвами.
Рука до побеления костяшек сжала поводья, когда убийца остановил коня на одной из тихих улиц. Благодаря сломанному колену, держаться в седле было очень тяжело. Там, на полу Арран нашел в себе силы встать, была цель, было общее дело. Теперь же, оглушенный свершенным поступком того, от кого он вовсе не ожидал подобного, ассасин просто тупо смотрел перед собой невидящим взглядом. Ему не хотелось никуда идти, тело будто налилось свинцом и клонило к земле, нога разболелась сильнее, правой рукой было практически не пошевелить. Перспектива возвращаться к Старцу ни с чем совершенно не обнадеживала. Аль-Тахир не решился бы с уверенностью утверждать, что после этого он сносит на плечах свою буйную голову. Но этот… Пожалуй, аль-Фарезу не подошло бы ни одно ругательство из длинного аррановского списка.

- Глупец! – в итоге выдал он, с трудом сдерживая себя, чтобы не прокричать это. Вряд ли бы суфийцы обрадовались, разбуженные подобным возгласом отчаяния и злости.

Откуда только взялись на его голову все эти людишки с хабарата, решившие поиграть в благородство, - не мог перестать думать молодой человек, буквально сползая с коня. Раненая нога на этот раз подвела, то ли от пережитого напряжения, то ли потому, что сам ассасин понял, как напрасны были его усилия и теперь их совершенно не во что вкладывать, - едва сделав шаг, Арран рухнул у стены неизвестного дома, выругался, на чем свет стоит, огляделся по сторонам, не выглянул ли кто любопытный, и прислонился спиной к холодному камню.
В голове было на удивление ясно. На задворках сознания поселилась надежда, что Зумрад выживет. Вопреки всему этому мерзавцу вечно везло. Но принц, зачем было тащить с собой его? Это оставалось загадкой, хотя в мыслях вертелись самые смелые идеи от «насолить командиру» до «заграбастать себе всю славу по возвращению». Они были абсурдны, аль-Тахир столько лет знал Бенэма и никогда не замечал за тем тщеславия. Но сейчас, готовый обрушить на него весь гнев Преисподней, ассасин самозабвенно приписывал фидаину все, что только приходило в голову, вспоминал все косые взгляды и вычеркивал все то немногое хорошее, что сопутствовало бывшему знакомцу. Долг звал обратно, убеждал вернуться, не оставлять все на самотек, лично проследить за тем, чтобы исполнилась воля Владыки, но задетая гордость, пренебрежение со стороны подчиненного разливались ядом по венам, не давая разумно мыслить, застилая глаза кровавой пеленой. Сейчас Арран ненавидел весь мир, что совсем недавно почти лежал у его ног. К реальности вернул Бесс, ухватившийся зубами за рубашку и тянувший в сторону.

- Уйди, - мужчина дернул рукой, высвобождаясь, и отвернулся. Двигаться не хотелось вовсе. Однако оставаться в таком положении тоже было неосмотрительно, да и глупо. Но он прикроет глаза только на минуту. На пять. На час. И думать о том, что теперь его как минимум лишат звания, что ассасинов не стоит подбирать с дороги, а надо пригонять в крепость в самом юном возрасте, чтобы не случалось таких вот «накладок», будет потом.

конюшни дворца--)
Как поступит разумная девушка, не первый день уже смертельно усталая из-за этого праздношатанья, что может так надоесть любому и так утомило юную деву, получит возможность ускользнуть из дворца, лишь ненадолго, по поручению кого-то из женщин? Разве хоть одна разумная – подчеркну, именно разумная, сие очень важное примечание, ибо, как всем известно, есть девушки обремененные разумом, а есть и глупейшие, ничтожнейшие особы, кои никогда не воспользуются шансом – откажется от такой возможности, выскользнуть из дворца, дабы покрасоваться перед бывшими заклятыми подругами своим нынешним положением? Можно даже и приукрасить действительность, но уже одно то, что она видела настоящего, живого принца, было чем-то невероятным.
Женская сущность одинакова во все времена – разве кто-то посмеет с этим спорить?
Вот и она воспользовалась шансом, нисколько не огорчившись обязанности посетить рынок – выскользнула, дабы окунуться в сумасшедшую, звучную жизнь повседневной Суфы…
Путь ее пролегал на рыночную площадь – где еще могли собраться выхватившие свободную минутку в повседневных делах девчонки, дабы почесать язычками, да и лавка торговца там была совсем рядом? Но то ли они куда-то не туда свернула, то ли просто плохо помнила город – скоро, Ноуша поняла, что понятия не имеет, куда идти. Узкие улочки не давали ей увидеть нависающий над городом величественный дворец султана, а страх – мешал обратиться к незнакомому человеку…

Отредактировано Ноуша (2011-10-13 19:49:03)